Совсем небедный папа - нанимает для двух своих дочерей телохранителей, одной из них достается дембель - десантник, а другой молодой человек недавно освободившийся из мест лишения свободы.
В главных ролях: Улугбек Кадиров, Фаррух Саипов, Гулчехра Эшонкулова, Муборак Ашурбоева
**************************** Осенью 1914 года, незадолго до начала учения, мы заметили, что на главной улице Челябинска — Уфимской — каждый день появляется новый в нашем городе человек. Очевидно, совершая ежедневные прогулки, он быстро проходил по тротуару. Смуглолицый, с черными усами и маленькой бородкой, он был еще совсем молод. На голове, откинутой назад, черная, с широкими круглыми полями шляпа-болеро, и под стать этой, впервые завезенной к нам в Челябинск, какой-то испанской шляпе была и наружность незнакомца — тонкое, нервное лицо с выражением стремительности и вдохновения. Кто такой? И вдруг, когда начались занятия в реальном училище, мы с любопытством и интересом увидели, что незнакомец этот, теперь уже в форменном мундире, держа в руках классный журнал, вошел к нам в класс и оказался преподавателем русской словесности.
Андрей Алексеевич Стакен прибыл в Челябинск сразу же по окончании историко-филологического факультета одного из столичных университетов. Когда я, до начала курса, ткнулся в учебник словесности, история русской словесности показалась мне предметом до крайности скучным. Но Андрей Алексеевич вместо вступления к своему курсу, без всякого предисловия, звучным голосом, соблюдая сложные особенности древнерусского произношения, прочел едва ли не наизусть начало «Слова о полку Иго- реве» и тут же истолковал нам, что «мыслью по древу» буквально означает «белкою по дереву», а метафорически под белкою следует подразумевать мысль. Так с первого урока история словесности стала у нас одним из любимых предметов...
Когда мы в младших классах проходили русскую историю, то пропустили все, что касалось борьбы южно-русских православных братств с польской шляхтой и католичеством за сохранение православной религии. А от Андрея Алексеевича мы узнали, что под оболочкой церковно-религиозной скрывалась борьба, которую русские и украинцы вели за сохранение родного языка.
От него впервые услышали мы и о дьяке Котошнхине, который в царствование Алексея Михайловича перебежал к шведам и составил критически-обличительное описание Московского государства, о Юрии Крыжаниче, католическом священнике из Хорватии, навсегда бросившем родину и переехавшем в Московскую Русь, так как он видел в ней единственную надежду и спасение славянства.
В хрестоматии по истории литературы были напечатаны некоторые стихи Тредиаковского, и мы не могли читать их без смеха. Андрей же Алексеевич дал нам истолкование теоретических воззрений этого одного из первых русских ученых-словесников.
А как он читал стихи! Его смуглое лицо приобретало матовый оттенок, черные брови и черные глаза выделялись как-то особенно резко, когда он произносил:
Глагол времен, металла звон...
Пли Жуковского:
Ты предо мною стояла тихо,
Твой взор унылый был полон чувств...
Курс у нас был огромный, за один год надо пройти всю историю русской словесности и литературы до Пушкина. Андрей Алексеевич, порою отводя на писателя по одному уроку, начинал этот урок с чтения какого-либо стихотворения, а потом, очертив ярко и сильно место писателя в литературе, еще оставлял время, чтобы спросить нескольких учеников.
В моей жизни Андрей Алексеевич занял совсем особенное место, и я до сих пор чувствую признательность к нему.
«Нагнал ветер тучи снеговые, и нависли они между синим небом и серой землей... Сгрудились и запеленали землю. И всю ночь шел снег. Ты слышал, как падает снег? Я слышал...»
Андрей Алексеевич Стакен, высоко держа свою красивую, с черной бородкой и волнистыми волосами, голову, читал размеренно, звонко и в чтении выделял ритмическую основу слога — моего слога! Ведь то, что он читал, написано мною в домашнем сочинении на заданную тему «Приход зимы». Но так прочесть, как читал он, сам я не смог бы. А он, войдя в класс, положил на стол кипу тетрадей и, кивком ответив на наше приветствие, развернул мою тетрадь, лежавшую сверху, и вот слово за словом прочел то, что я в ней написал.
|